— Вот здесь поверните налево, — сказала она, показав на переулок, ведущий к ее дому.
Немец послушно свернул. Машина, когда кончился каменный настил, запрыгала по ухабам, остановилась.
Офицер о чем-то думал. Уткнувшись глазами в рытвину впереди, заговорил немного с укором в голосе:
— В деревушке, я заметил, вы жалели этого большевика… Как его? — а потом с издевкой усмехнулся: — Помойкин. — И требовательно: — Вы ненавидите нас, немцев?
Валя подняла на Фасбиндера глаза.
— Странный вопрос. — И ушла от ответа: — Парень этот — Момойкин. Он не большевик. Он приспособленец. Скажу честно, таких людей я презираю, поэтому его не жалела… Мне было просто страшно.
— К экзекуциям надо привыкнуть, — улыбнулся одними губами гитлеровец, — и они станут не страшны.
— Нас учили гуманности.
— Гуманность… Что такое гуманность? Гуманность — это заблуждение дряблого, нетвердого духа.
— Так я не думала, — устало ответила Валя и взмолилась: — Но мне все-таки надо домой! Я больше не могу.
Машина кое-как перебралась через рытвину. Фасбиндер ворчал по-немецки. Возле калитки Валиного дома остановился. Дотянувшись через Валю до ручки, открыл дверцу. Локтем коснулся Валиной груди. Смотрел на нее не ласково и преданно — в очерченных припухшими красноватыми веками глазах пылала необузданная страсть.
Пытаясь отвести локоть Фасбиндера, Валя дотронулась до его руки.
— Я прошу вас… — проговорила она чуть не плача. — Видите, мне плохо.
Немец, убирая руку, пролепетал:
— Я… прошу вас, разрешите мне проводить вас? Вы для меня… Вы… вы божество, славянское очарование…
— Не прибрано, когда-нибудь в другой раз, — нашлась Валя.
— Ну подождите, я помогу вам выйти, — взмолился Фасбиндер и, выскочив из машины, по-юношески резво обежал ее спереди; распахнув дверцу, протянул Вале руку: — Прошу вас, фрейлейн.
На крыльцо выскочили растрепанная Акулина Ивановна с сынишкой. Широко открытые испуганные глаза се онемело уставились на немца и Валю. Схватив за руку мальчика, она попятилась в дом. Коля, рванувшись, сбежал с крыльца.
— Вы разрешите мне побывать завтра у вас? — прикоснувшись тонкими холодными губами к Валиной руке, проговорил, приходя в себя, офицер.
Валя, поглядев на мальчика, покраснела от стыда. Еле слышно выговорила:
— Но вы же видите, что мне нездоровится.
— О, я понимаю вас, фрейлейн, но и вы должны понять меня: я буду волноваться, не зная, что с вами. — И, подведя ее к крыльцу, спросил: — Я до сих пор не могу понять, что заставило вас показать мне дом Зоммера? Его фрау — ваша подруга. Вы что…
— Я ненавижу, как и этот Зоммер, все советское, — перебила его Валя, — и потому выдала его, думая, что он скрывается.
— О, ко всему вы еще и мужественный человек! Это похвально, фрейлейн. Третья империя не останется перед вами в долгу. Я сегодня же сообщу кому надо, чтобы ваш дом не трогали, больше — оберегали: знаете, солдаты любят шалить, хотя их за это и наказывают — отправляют на фронт.
Фасбиндер попятился к машине. Валя, поднимаясь по ступенькам, слышала, как сын Акулины Ивановны бросил гневно:
— Эх ты, тоже мне!.. Шлюха ты продажная…
— Кто? — повернулась к нему Валя и, увидев злые, осуждающие глаза мальчика, сразу осознала значение сказанных им слов. Бросилась в свою комнату, упала на койку. Услышала голос Фасбиндера:
— Подойди ко мне, поросенок!
В голосе прозвенело столько угрозы, что Валя поднялась, стала к окну, смотрела из-за тюлевой занавески, как гитлеровец спрашивал возле машины у мальчика:
— Кто тебя научил так говорить?
— А я думал, ты по-русски не понимаешь, — промямлил Колька и, подняв на немца глаза, твердо добавил: — Дядька так говорил вчера на одну тетку, а я слышал. Она с фашистом под ручку шла…
— Фашисты — это итальянцы, а мы… национал-социалисты, — перебил его Фасбиндер и, сверкнув глазами, вкрадчиво спросил: — Ты пионер?
— Пионер, — гордо проговорил Колька, хотя был еще октябренком и о пионерстве только мечтал.
— Пионер? А где же у тебя это… галстук, — и рука Фасбиндера легла мальчику на грудь.
— Где?
Мальчик опустил лицо. Фасбиндер, схватив ребенка за нос, крепко сжал пальцы. Нос мальчика — курносый и мягкий — расплющился в крепких, сухих пальцах гитлеровца. Мальчик, упираясь, негромко говорил:
— А я все равно не зареву. Мне не больно… Я не боюсь… Все равно…
Фасбиндеру капнула на руку кровь, и он выпустил расплющенный нос мальчишки. Посмотрев на дом, полез в машину. Валя высунулась из окна.
— А ну домой, негодник! — крикнула она мальчику, боясь, что гитлеровец может сделать с ним еще что-нибудь.
Коля показал ей кукиш и, обливаясь кровью, побежал к речке — обмыть лицо.
Увидев Валю, Фасбиндер послал ей воздушный поцелуй (руку уже вытер). Валя, притворно улыбнувшись, скрылась. Заметила, как немец, достав карманную книжечку в черном переплете, глядел на дощечку с адресом дома. Писал. Спрятав книжечку, посмотрел на Валино окно. Газанув, рывком сорвал машину с места и запылил — веселый, довольный — к центру.
Фасбиндер уж скрылся за поворотом, а Валя все стояла у окна. Стояла опустошенная, бездумно. Хотелось одного — закрыть глаза и ничего не видеть.
К ней зашла Акулина Ивановна.
Валя села на стул.
Скрестив на груди руки, Акулина Ивановна тихонько сказала:
— Не бойся. Я по глазам его вижу, что он в тебя влюбился. А когда мужик любит, бояться его нечего. Такой мужик вокруг бабы, как телок, ходит: что она захочет, то и будет… — И, подумав, добавила: — Сама не уступай только…
А Вале вдруг захотелось пить. Не слушая больше соседку, она прошла на кухню. Налила в стакан холодного чая. Отпивая по глотку, думала о Соне: «А ведь как понимали друг друга! — и, вспомнив разговор, который произошел между ними, когда она пришла к ней после военкомата, с горечью заключила: — Прикидывалась… Подбивала других, а сама ждала врагов. Поди, вместе с Федором договорились еще раньше об этом. Договорились и молчали. Двурушники. Ну ничего… вам еще будет сыр с маслом».
Став в дверях, вздохнула Акулина Ивановна.
— Тут без вас, — сказала она осторожно, — дважды немцы наведывались… Это… которые облавы по городу устраивают. Спрашивали и отца твоего и тебя… Грозились. Думали, я укрываю вас… Вот я и смекаю: не уйти ли тебе от греха?
Валя поставила недопитый чай на стол. Спросила:
— Давно приходили?.. О чем спрашивали?
— С неделю как последний-то раз. А что спрашивали?.. Люди сказывают, всех из горсовета и разных партейных учреждений хватают… убивают будто…
— Что же мне делать? — насторожившись, посмотрела на нее Валя.
— А вот что, давай сведу тебя к знакомому одному. Человек надежный: перекупкой продуктов занимается.
Валя горько усмехнулась: перекупщик, подумалось ей, все равно что спекулянт в советское время. Какая тут уж надежность! Но с Акулиной Ивановной она согласилась, что надо уходить. Раз были, значит, придут еще. И Валя стала собирать в узелок необходимое белье, пошла было к комоду, в котором хранила комсомольский билет, но, вспомнив, что его увезла в чемодане мать, остановилась…
3Фасбиндер, не переставая восхищаться таким необычным знакомством, уж строил планы, как покажется среди офицеров с Валей, предварительно, конечно, одев ее. «Перед нею померкнут все девки наших офицеров, — рассуждал он про себя, — В сравнении с нею они будут выглядеть общипанными индейками». Он решил: на следующий день, накупив вина и закуски, ехать к Вале и устроить небольшой банкетик. Можно будет пригласить и Зоммеров. Будет веселее. Подумав так, он направился к открытому для офицеров гитлеровской армии специальному магазину.
В магазине было нелюдно. Барон Фасбиндер, раскланиваясь со знакомыми офицерами и дамами, которые успели уже притащиться из Германии, не спеша оглядывал все, что попадало на глаза. Твердо остановился на том, что купит, кроме конфет, шоколада и фруктов, бутылку русской водки, бутылку французского коньяка, пару бутылок шампанского и две-три сухого вина. В отделе платья высмотрел красивое бледно-голубое вечернее платье из какого-то легкого полупрозрачного шелка. Платье было глубоко декольтировано, и Фасбиндеру представилось, как Валя удивит в нем офицеров обворожительной головкой и прелестной шеей, бюстиком… «Косу срежу. Уговорю. Что за азиатчина!.. Отведу к хорошему парикмахеру!..» — думал барон, все еще находясь в плену Валиных чар.
Придя к себе домой, Фасбиндер крикнул лакея (привез его из Пруссии). Объяснил, что надо будет купить утром, и направился в казино, открытое для офицеров.
В игорном зале было пусто. Фасбиндер прошел в ресторан. За крайним у окна столиком скучал Иоганн — его приятель по берлинским похождениям, офицер интендантской службы. Попросив разрешения разделить с ним компанию и получив согласие, Фасбиндер сел. Открыл меню. Улыбнулся приятелю в хитрющие глаза. Сказал:
